*  *  *

Святая, ловишь

                  созвездья губами...
Память -- голыми нервами,
память в сонном сознании,

                                  как пламя,
как звук отгоревшего лета.
Где-то остались

              давние запахи цвета --
чуткая тонкая гамма...
Мама -- вечная женщина,
как ты божественна, мама!
Здесь шелестят, шепчут листья,

                                       как лица.
В синих стёклах тихой синицей
волненье твоё отразится.
Ты не волнуйся –

                      будет, как будет...
Люди пришли для успеха...
Смеются блюдца,

                как звонко смеются --
потеха –

          люди пришли для успеха,
а  не споткнуться и окунуться
в зарево слёз

                и туманность планеты.
Где ты, святая, где ты,
где твоё солнце –

                       не вижу, не вижу?!
Слово на слово –

              бусы созвездий нанижу,
слово на слово –

           горит воспалённая память.
Плачет ночами душа –

                           плавится камень,
плавится камень

            холодной ежовой защиты.
Квиты, судьба,

            кровью добрейшею квиты!

 

*  *  *

Я принесу Твоим губам

колодец неба

на ладонях любви.
Послушай,

   как стучит пульс

       солнца моей души.
Из пульса

       течёт река

            моей нежности,
это её волны

  бурно проносятся

        по моему сердцу,
закручивая

взволнованный вихрь

              волос ветра...

*  *  *

Садов Твоих смущать не стану,
дождём упавшим на колени
средь зелени кудрей…
Я только прикоснусь...
И слёзы в облаках растают.
Я только прикоснусь
                        к Твоим губам

губами неба моего.
Но Ты об этом не узнаешь,
лишь солнца зайчик

                                  заиграет
в глазах Твоих

          улыбкой озорной.

 

 

*  *  *

Воз небесный и звёзд светляки.
Трав коленчатых шорох сухой.
Хаос струнный, ладоней листки.
Запах сена и сон пуховой.
Мотыльковой луны сеновал.
Мыслей, мошек невиданный рой.
Я в окно к этим звёздам летал,
слов слеплял

                     удивительный строй.
Но шуршит спелых лун окоём,
млечный сок заплывает в окно
и взволнованно в сердце поёт,
и танцует на солнце ночном.

*  *  *

Ты всю ночь

          дышал жарким ветром,
мой котёнок, пушистый брат,
прежде, чем

                далеко уйти в себя
и не прыгнуть назад,
прежде, чем расслабить
небо голубых глаз,
и задохнуться болью – враз.
Я ещё долго гладил
твой ненаглядный шёлк,
и нежностью плакало сердце,
и горечь струилась со щёк.
Прощай, мой котёнок вечный!
Струна твоя не звенит…
Вобрала земля в бесконечность
                    жизни твоей магнит.

 

 

*  *  * 

Трудно петь о любви
Если плачут вокруг

                    от беды,
Если нищим губам
Снится хлебная мякоть…
А жестокость других,
Яд копя, торжествует…
Трудно петь о цветах,
Если плачут цветы, --
Плачут жизни цветы,
Плачут

     в наших сердцах…
Стонет кровью земля
От натянутых жил…

От безумья

      огонь выгорает…
Если птица рыдает
В рабской

     плоти людской,
Как же

солнце восторга

нести?

                        Они

Они  глядели  штыками  вперёд,
они  в  огне  сжигали  дни,
они  разрывали  криком  рот...
А  кони  летели – ура, догони!
Они  пропадали  во  мраке  идей –
сердце  пробито 

                     и  звёзды  в  глазах.
Найти  человека  среди  людей
совсем  не  просто,

                         когда  все – "за"...
Хлеба  и  воли! –

                           крик  из  рванья.
В  землю  впиталась 

                             кровавая  соль.
В  поле  лоснится  крик  воронья.
В  сердце  разруха 

                         бродит 

                                   и  боль.
Лбами – о  камень,

                            лбами – о  лёд...
Порохом 

   слово  прошло  по  губам.

Целится  дуло...
-- Стой, кто  идёт!?
-- Это  идёт  слепая  судьба!

 

*  *  *

Наборы хитиновых азбук –
надкрылья, животики, ножки,
невиданных стартов дорожки,
раскраски, засады и маски...
Всё пишет невидимый писчик
и крутит кино без отчёта,
компьютер космический слёта
наметил кому кто есть пища...
Вершины ползучих иерархий,
кислот муравьиная куча,
крылатых несметная туча,
обманчивых мордочек бархат...

 

*  *  *

Эта  быль  песка 

                       и  вроде  небыль --
только  воспалённая  тоска.
Эта  быль  близка -- чужое  небо,
небо -- сковородка  и  тоска.
Нет  воды 

            среди  вселенской  суши.
Души  преданы 

                        и  нет  пути  назад.
Тормоза...  Дороги  и  "вертушки",
и  глаза  глядят  судьбе  в  глаза.
Пыльные  наседки -- "бэтээры"
каменный  ощупывают  сон.
Стон  машин

              и  даже  пепел  серый --
издаёт  безумной  жажды  стон.
Чуждый  запах,

                     вой  студёной  ночи
в  кровь  впитались 

              дымной  гарью  звёзд...
Взорван  мост,

          и  тлеют  мыслей  клочья,
но  в  обход  идёт 

наш  пыльный 

И  песок  по-птичьи  окликает,
осыпает  камни  тишина...
взвод.
Опалённая  от  края  и  до  края,
затаилась  в  сумраке  война...

 

 

* * *

Милый мой, милый, хороший,--
Слышишь,-- ветер скачет по роще?
Дней золотых наряд изношен…
Холодно мне, милый, хороший

 

 

 

 

Каждый день -- на другой похожий, 
И торопится прочь,

                            словно прохожий,
Горькой заботой объят,

                                      запорошен,
Каждый день на другой похожий…
Милый мой, милый, хороший,
Холодно, холодно,

                                 годы -- короче…
Мир мой тревожен,

                       мир мой раскрошен,
Никто не поможет,

                         милый, хороший…
Край мой расхватан,

                    край мой заброшен…
Тяжко душе жить

                     с тревожною ношей.
Тяжко душе –

                дом души заколочен…
Тяжко мне, тяжко,

               мой милый, хороший.             

 

*  *  *
 
Тут цветут под небесною сферой
светоносные люди -- цветы.
В час лиловый акации сквера
серебром голоса налиты.

Прорастая

    сквозь тьмы невозможность,
расписные расправив листы,
освещают -- пути бездорожность
светоносные люди -- цветы.
Их слова,

             как лекарства, целебны,
руки их-- через пропасть мосты,
лица светятся солнцем и небом.
Вы божественны, люди-цветы!

*  *  *

Уходит  корабль  заката,
   сгущается  мрак  впереди,
былыми  огнями  объятый
и  с  трепетным  солнцем 

                                  в  груди.
Былые  огни, как  прощанье,
как  мира  отжившего  дух
и, словно  полны  обещаньем
вернуться  в  нежданном  году.
Они  всё  не  могут  поверить,
что  сердце  сгорело  на дне,
и  в  прошлое  заперты  двери,
и  жизнь  вся  прошла,

                           как  во  сне...
Что  нет  и  огня,

                        только  призрак
остался, как  отблеск  зеркал,
от  прежней 

           взволнованной  жизни,

где  каждый  о  чуде  мечтал.

*  *  *

-- Говори, любовь моя, говори!
Всё скажи, что хотела сказать.
Я возник из текущей зари.
Я не смог прах быстрей разорвать.
Ветры в листьях ещё прячут ночь.
Звёзды впутались в пряди волос.
Я сумел

          смертный плен превозмочь,
хоть всё тело быльём проросло…
-- Косы шёлковы вмиг расплету.
Слышишь, милый, как сердце поёт.
Я по сердцу в твой шёпот войду…
Хорошо нам на листьях вдвоём.
-- Говори, любовь моя, говори!
Иль молчи! Я молчанье пойму.
Мы стоим над рекой у перил,
а река вся в туманном дыму.
Говори, любовь моя, говори!
Я от слов твоих нежных отвык.
Время-миг, как свечи стеарин.

Сладок мне твой певучий язык.
Говори, любовь моя, говори!..

*  *  *

Ты прости меня

                       и напои живой водой,
я не плачу, это дождик, Боже мой!
Это брызги звёзд озёрной синевы,
это всхлипы

              капель звонких мостовых.
Это плачут колокольные верхи,
это плачут золотые петухи...
Ты прости и от беды меня прикрой,
я дышу тобой, небесный Боже мой!
Ясноглазые Твои шепчу слова
и как эхо отзывается листва...
И орган в груди играет духовой
и травинка скрипки ветра,

                                        Боже мой!

 

Твои глаза

(Романс из музыкального цикла «Метель»)

сл. Петра Межиньша      
муз. Г.еоргия Свиридова

Пуста  река. 
Снега,  снега…
Ослепшим 

      бегом  дней 
владеет  ветер.
Но есть любовь
твоя на свете,
и в душу милые
глядят глаза.

И  ночь,  и  день –
метель,  метель,
её мятежный   дух 
сжигает  свечи.
Живёт во мне
твой образ вечный,
как солнца лучики
в твоих глазах.

Костёр  зажгу 
на  берегу,
в метельной

            музыке –
печаль о лете.
В озноб огня
стучатся ветки,
а сквозь метель

                глядят
твои глаза.

Метель встаёт,
метель поёт,
колёса памяти
вихрит и вертит...
Твоя любовь
зовёт и светит,
и говорят со мной
твои глаза

На берегах моей любви

На берегах моей любви
сок земляники на ладонях,
и в звёздный шелест

                           входят кони
на берегах моей любви.

Зови меня, мой сон, зови
в поток медовый соловьиный,
в туманы утренней долины –
на берегах моей любви.

Звучанья дальних половиц
плывут стезёй

в речную память,
они хранят былое пламя
на берегах моей любви.

Там рук певучих алфавит,
и хлебный вкус глубокой речи,
смеётся детских губ кузнечик
на берегах моей любви.

 

 

Космические солдаты  

 

Ты  записался  добровольцем 

в  биороботы, роботы, роботы…

И  стоишь  теперь  у  гроба  ты, --

гроба  ты, -- гроба  ты?

Где  теперь  стрелок

и  мастер  акробатики?

Увлекательная  игра -- в  солдатики.

Роботом приказ --  не  обсуждается,

данные  приказы  выполняются,

без  подсказок  и  без  одобрения.

Роботы  годны  на  удобрения.

Ни  к  чему  противогазы-хоботы,

хоботы, хоботы, --

ведь  солдаты  же  не  люди --

роботы, роботы, роботы.

И  не  будут  же  министры  драться --

пачкаться, пачкаться, пачкаться,

за  них  роботы  умирают --

пачками, пачками, пачками.

Ты  записался  добровольцем

в  роботы, роботы, роботы?..

И  стоишь  теперь  у  гроба  ты,

у  гроба  ты, у  гроба  ты…

 

Игрушечные соглдатики  

 

Офицеры  скалят  зубы.

Музыканты  дуют  в  трубы.

И  шагают  вдаль  скелеты

под  лихие  кастаньеты --

Раз-два,  раз-два,  рать!

Вам  приказ -- не  орать,

                                     умирать!

Черепные  коробки  закрыть!

И  не  жить,  и  не   жить,

                                не  любить!

Слушайте,  снова  приказ!

В  штыковую,  вперёд!..

                            В  перепляс!..

И  не  жить,  и  не  жить,

                                не  любить!

И  вчерашнего  друга --

убить!..

Раз-два,  раз-два,  рать!

Вам  приказ,  не  дышать,

                                   умирать!..

Офицеры  скалят  зубы.

Музыканты  дуют  в  трубы.

И  шагают  вдаль  скелеты

под  лихие  кастаньеты…

 

Видение из далёкого прошлого  

 

На зелёных склонах влажных,

Где песчаных взгорий щёки,

Где казармы запах кислый

И заплёваны углы…

Безразличие тупое:

Петушиных офицеров

И сержантов мордобойцев,

И прокуренных солдат…

Кто их враг -- прикажут завтра, --

Им -- плевать в кого стрелять…

Увеличенные снами

По девчонкам плачут губы…

Снится: сквер

            средь сквернословий,

Нервный плац

             сквозь сон дудит…

Снова вечер задирает

К небу вздыбленные трубы

Среди алого заката,

Губ цветущих молодых…

Снова снится плац дудящий,

Бурной площадью обвенчан…

Но яснее и яснее

Милый дома ореол…

Только снова почему-то

Дождь безрадостно листает

Книги лип, дубов и клёнов, --

Боль соседства  разных слов…

На заброшенном отшибе

Сон песка течёт в могилу:

На сведённых пальцев иней,

На поспешные слова…

Снова вечер задирает к небу

Вздыбленные трубы

Среди алого заката,

Губ цветущих молодых…

Вновь казармы кислый запах,

И в заплёванные стены,

В безразличие тупое --

Нервный плац

            сквозь сон дудит…

 

*  *  *

 

Тяните, тяните, тяните

Из ткани живительной нити.

У брата клубок умыкните --

Пока ещё солнце в зените.

Браните, вините, гоните --

Пока ещё солнце в зените.

Заткните, столкните, распните,

Стесните собрата в граните,

И яда тихонько плесните,

И нити к себе потяните…

Стяните, сверните, сомните,

Сомненьем держите в магните.

Дурачьте, враньё сочините,

Что, дескать, непрочные нити.

И даже себя обманите,

Что -- правда -- непрочные нити.

Собою весь мир заслоните,

И подлостью солнце стяните,

Но шею себе не сверните,

Свивая над пропастью нити…

 

 

*  *  *

 

Эй,  тоска-горюха!..

Белый  воробей!..

Заурчало  брюхо --

воду  больше  пей.

Ну,  не  робей,

белый  воробей!..

Барабаном  брюхо!..

Воду  больше  пей!..

Подержи  в  ладошке

сырный  плеск  Луны…

Подтяни  в  дорожку

тощие  штаны…

Эй,  да  не  робей,

белый  воробей!..

Барабаном  брюхо!..

Воду  больше  пей!..

Не  везло  сегодня,

не  несло  вчера…

Да-а,  большие  льготы --

ужин  комара.

Эй,  да  не  робей,

белый  воробей!..

Барабаном  брюхо!..

Воду  больше  пей!..

Угол -- подворотня

посреди  страны…

Ну,  совсем  свободный!..

Подтяни  штаны!..

Ну,  не  робей,

белый  воробей!..

Барабаном  брюхо!..

Воду  больше  пей!..

 

*  *  *

 

В распахнутые окна снов

Вплывают утренние песни…

Вплывают утренние песни,

Как заревые облака…

За облаками грохот порта

И чужеземный запах лета…

Кустарник снов

      вразвалку кружит

И ворошится разнослов…

И мыслей -- свет --

      сердцебиенье,

С изнанки тёплого листа,

Листает мне живую книгу,

Живую книгу

      лиц вчерашних…

И сострадания изнанка

Всё холоднее, холоднее…

Инерция в крови

      холодных листьев,

В расщелине сквозящей

                        утешенья…

Как мимо глаз,

      где нищие колени,

Где городские

      нищие колени,

Ещё живые --

      мёртвые уж

О, унизительная бездна крови, --

Из плода

      кровью переходит в кровь…

Истёртые

      воспоминанья площадей,

Истёртые последние слова, --

О том, что мы --

      игрушки этой жизни…

И в нас ещё,

      как отзвуки, слышны

Напрасных жертв

      проклятия в крови…

И чьи-то в сердце

      чуткие шаги,

Того, незримого,

       тревожного шаги…

Тень имени его всё бродит

Среди развалин

       призрачного дома,

Среди истёртого воспоминанья

Тех прошлых улиц,

       света площадей…

В распахнутые окна снов

Вплывают снова

       давней песней…

 

 

*  *  *

 

Головни  на  голое  тело  голодом…

Льдом  обжигает  горе, льдом.

Голос  мой  горит  и  плавится…

Саваном  пахнет  время, саваном.

Я  из  дыма  кричу  и  удушья --

люди, не  будьте  же 

равнодушными!

Но  голос  мой  горит

во  льду  обжигающем, --

равнодушное  зрелище --

нету  спасающих.

Мимо  бегут  глаза, мимо --

позорная  пантомима.

Сгинешь  рядом --

никто  не  услышит  голоса.

Пустыня  среди  большого  города.

 

 

* * *

 

Нужда и холод сердце давят…

Серый воздух бродит в жилах…

Серая  земля  сырая

плачет,  серостью  вздыхая,

плачет серой бывшей плотью:

по простой вчерашней жизни;

по  вчерашним  горемыкам;

по улыбкам  их   беспечным, --

ставшим вдруг землёю серой…

По зверью в людском обличье,

погубившему дыханье

жизни,

      плоть зарыв по ямам,

плакать вроде бы не надо…

Но земля -- она жалеет, плача,

этих  неразумных,

этих  злых  детей  природы…

Плачет  в  их  слепые  души,

плачет  в  их  слепое  сердце…

Серым  призраком  витает

над слепым подобьем божьим,

и  взывает  к  милосердью…

 

* * * 

                                                                                                                                         

Надо вырваться из мрака мыслей,

Сквозь  печали скорлупу

              проклюнуться солнцем,

Чтобы лепечущие поляны души

              ароматом цветов проросли…

Но стучат каменные сапоги сердец…

Летит мокрая пыль. Плывёт песок,

               тягучий песок печали…

И наполняет кровь отрава безумной страсти,

                страсти себялюбия, наживы…

И стучат каменные сапоги сердец…

-- Беги прочь от небытия!..

Но гремит каменный шаг солдат…

Ревёт марш…

Идут послушными роботами солдатики

                  под лживым дурацким флагом…

Тяжёлый тягучий песок печали течёт и течёт…

Вращается истерзанное небо в залитых кровью

                   и обожжённых адом глазах,

                          отсекая под корень от земли…

Горят оголённые провода нервов

                    колючей команды: " Огонь!.. ".

И кипучая злость заставляет шагнуть

                     в обречённость,

Рвануть на себя обжигающий гортань воздух,

Бежать вперёд, ненавидя эти мёртвые облака,

Не понимая этого постоянного бега в никуда,

Этого слепого одиночества…

Не осознавая этой вооружённой безоружности…

Только обречённость в крови,

                      тупая безумная обречённость…

И даже на дно страха не упасть,                      

                     в трясину губительного страха…

И не зарыться в эту спасительную землю…                                                                  

Стучит кровь, своя кровь в голове и сердце,

На губах соль капель чужой разорванной крови,

                                   чужой разорванной жизни…

Гремят каменные сапоги. Летит мокрая пыль,

                                          безнадёжная пыль…

И течёт песок, тягучий песок печали…

 

* * *

 

О, мои одинокие иноки мыслей в ночи,

В многоногой, нагой, охладевшей от бурь,

От дремучих напевов икон и сует,

Где к пустыне людской бесполезно взывать…

О, мои одинокие иноки мыслей в ночи:

Где из бездны морозной колючести глаз

Только горя высокие горы видны,

Где в омолненном сердце -- под марш дикарей,

Гонят юное стадо вожди на войну…

О, мои одинокие иноки мыслей в ночи:

Где слепое безмолвие страха, безмолвье молитв;

Где в иллюзиях гибнет людская судьба,

О смерти не помнят, коль нигде не болит,

Если всё же болит, -- то надежда жива…

О, мои одинокие иноки мыслей в ночи,

Мне ваш зов одиночества, впитанный в кровь,

Сиротливостью совести горькой знаком,

Где безудержно правит забвенья печаль…

        О, мои одинокие иноки мыслей в ночи!..